Небытие Жириновского

Лицезреть усопшего живьем — и на сцене ток-шоу, и вне этих сцен лично — автору данных строк доводилось не единожды. О многом можно было бы упомянуть или вспомнить, однако любые личные воспоминания в данной ситуации, вероятно, не столь важны, сколько важно другое — высветить природу того политического явления, которым в постсоветской российской политике был и, возможно, еще некоторое время продолжит оставаться скончавшийся 6 апреля 2022 года Владимир Жириновский. Тем более, что как и сто лет назад, так и теперь «пролетариату нужна правда и о живых политических деятелях и о мертвых, ибо те, кто действительно заслуживает имя политического деятеля, не умирают для политики, когда наступает их физическая смерть»*. 

*В. И. Ленин о демонстрации по поводу смерти одного из лидеров конституционно-демократической партии и первого председателя Государственной думы императорской России Сергея Муромцева, ноябрь 1910 г.   

Эдуард Лимонов, раньше других ставший наблюдать за абсолютно «несоветским» по стилю Жириновским-политиком, был первым, кто совершенно точно охарактеризовал его публичные выступления как «поливы», а манеру говорить — «как браниться». Однако именно эта манера как раз и сделала Жириновского понятным миллионам постсоветских избирателей. Ведь несмотря на многочисленные, но абсолютно неточные оценки бесчисленных «политологов» и «экспертов», Жириновский как политик категорически немноголик. Более того, будучи многолетним актором непрерывного политического представления («шутом» он, конечно же, никогда не был!), в этом своем постоянстве он всегда был исключительно органичен и естественен. Его суть — воинствующий обыватель, который дорвался до власти и сделал последнюю своим главным политическим капиталом. Именно власть сам Жириновский всегда воспринимал и в качестве своего главного аргумента, и в качестве своего основного ресурса — основу личной безопасности, безбедной (в пику раннему послевоенному детству и небогатой юности) жизни, и нескрываемого цинизма как политической и общественной позиции. Абсолютного презрения к тем, кто слабее или ниже по социальной иерархии, что на сегодня, в принципе, — одно и тоже. Те же его безусловно благородные жесты в отношении обездоленных, которые также имели место быть в его деятельности и были, кстати, далеко не единичны, все равно отдавали каким-то нескрываемым цинизмом, презрением ко всему человеческому и выглядели скорее щедрым подарком «с барского плеча», нежели актом милосердия к окружающим.   

Заполучив власть, которую он всегда умело монетизировал, Жириновский с презрением или иронией смотрел отныне на всех, кому не посчастливилось добраться до ее зияющих высот, а потому и для себя, и для других он всегда обосновывал свое исключительное право на эти самые высоты какими-то исключительными своими качествами и талантами. И в конце концов эту ложную точку зрения он сумел навязать не только своему ближнему кругу, который всегда от него зависел материально, но и общественному мнению в целом.

Ничем не примечательный юрисконсульт издательства «Мир» (эдакий Акакий Акакиевич позднесоветского розлива), время от времени выдвигавшийся сослуживцами в низовые советские организации и комитеты, в смутные времена российской истории оказался близок и понятен огромным массам растерявшихся постсоветских обывателей  именно потому, что всю свою политическую жизнь реализовывал их подсознательную сокровенную мечту: безнаказанно и по-площадному прилюдно «полоскать» свое собственное начальство, низвергая попутно все мыслимые и немыслимые святыни и авторитеты. То, что среднестатистический обыватель (и глубоко не важно, обыватель-академик это или обыватель-сантехник) мог позволить себе только на кухне, Жириновский перенес на экраны телевизоров многомиллионной страны.

Единственное чего не понимали или не хотели понимать голосовавшие за Жириновского обыватели, что это свое право он получил не потому, что отважен или смел (этой смелости и отваги обывателю всегда как раз и не доставало по жизни), а исключительно потому, что право это ему предоставили «сверху».

Восстание изнемогавшего от ужасов бандитского российского капитализма обывателя строго под знаменем Жириновского и его ЛДПР всегда было выгодно российской власти, ибо на критических рубежах они последовательно уводили всякое возмущение в свисток, не давая ему радикализироваться — превратив, тем самым, обывателя в героя. А потому и задачей Жириновского на годы вперед стало главное — чтобы обыватель не приучался анализировать и думать. И именно с этой целью всю постсоветскую публичную политику Жириновский последовательно лишал содержания и смысла, превращая ее в нечто среднее между откровенным театром абсурда и потешными глумливыми эскападами средневековых правдорубов-скоморохов. Политическое просвещение масс Жириновский-политик всегда подменял абстрактной словесной проповедью без содержания: набором откровенной иррациональной демагогии, в которой отрицание всегда уживалось с категорической поддержкой, и наоборот. Как политик, Жириновский всегда воздействовал на самое темное в человеке, пробуждал к жизни самые низменные его эмоции, чтобы, в очередной раз их монетизировать, а впоследствии — подороже перепродать.

С Жириновским-политиком связан еще один системообразующий миф. Якобы он, Жириновский, — едва ли не политический провидец, прогнозы которого всегда с поразительной точностью осуществляются в будущем. Но это, конечно же, только миф, созданный и поощряемый уже многие годы как заинтересованными в этом провластными СМИ, так и не менее заинтересованными — материально зависимыми от Жириновского его адептами.

На самом деле «секрет» Жириновского прост. Все его прогнозы — это те самые пробные шары, при помощи которых правящий политический класс десятилетиями проверял общественное мнение или готовил таковое, делая необходимые для себя «вбросы» посредством одного из самых публичных и доступных для понимания политиков, на откуп которого всегда отдавалась внушительная часть информационного пространства ведущих российских СМИ. Причем, делалось это даже тогда, когда публичная политика как таковая последовательно загибалась и умирала, а сам Жириновской чем дальше, тем больше превращался во все более статичный и оторванный от действительности политический реликт прошлого.

Более чем показателен эпизод, связанный с безусловной поддержкой Жириновским и его Либерально-демократической партией — тогда еще совсем микроскопической и малозаметной — выступления ГКЧП. Как сотни раз об этом рассказывал сам Жириновский, Высший совет ЛДП СССР уже ранним утром 19 августа 1991 года направил посредством ТАСС заявление в поддержку введения в Советском Союзе чрезвычайного положения и формирования пресловутого Комитета для руководства страной. Впоследствии сам этот факт председатель ЛДПР свыше тридцати лет уверенно и неизменно записывал в число своих наиважнейших заслуг. Однако никаких сомнений быть не должно: поддержка ГКЧП — это не акт политического героизма и даже не отчаянная попытка спасения СССР. Созданная при участии КГБ в марте 1990 года как первая альтернативная КПСС партия, ЛДП Жириновского поступить по-другому категорически не могла. Ведь с самых первых своих политических шагов она как раз и задумывалась в качестве одобренной «сверху» оппозиции, или, на самый худой конец — в виде политической подпорки все более хиревшего горбачевского режима. 

Еще до ГКЧП Жириновский впервые продемонстрировал себя публике, правда тогда на него еще мало кто из наблюдателей успел обратить внимание. В кулуарах Кремлёвского дворца съездов он буквально накинулся на народного депутата СССР Сажи Умалатову, которая с трибуны Съезда призывала депутатов отправить обанкротившегося Горбачева в отставку. Это была одна из первых политических акций Жириновского, ради которой он, собственно, и создавался, и пестовался 5-м «политическим» управлением КГБ СССР. А потом — пошло-поехало: кремлевские «хозяева» менялись, но политическая миссия Жириновского оставалась неизменной. Достаточно вспомнить, что именно Жириновский и его фракция в 1999 году фактически спасли полуживого Ельцина от импичмента, и все последующие годы стабильно обеспечивали в парламенте России продвижение и поддержку самых реакционных и антисоциальных законодательных актов и инициатив. Так что с кем дружить, а на кого в конкретный политический момент нападать (как правило, без риска для себя и своих политических капиталов) — Жириновский всегда знал безошибочно. Бывало, правда, что лидера ЛДПР от вседозволенности опасно заносило на поворотах, и тогда ему тотчас же на это указывали. И всякий раз якобы «неуправляемый» Жириновский все понимал с полуслова — он моментально исправлялся и, как правило, даже из этой ситуации извлекал максимум выгоды для себя и своей партийно-финансовой структуры.

Август 1991 года едва не привел Жириновского к краху так и не начавшейся его политической карьеры. Вследствие провала опереточного «путча» ГКЧП высокие покровители Жириновского потерпели поражение, а следом в небытие ушло и возглавляемое ими государство. Оставшийся на короткое время без политической опеки, «Вольфович» пустился в свободное плавание и стал выжидать. Причем, выжидал он нарочито и демонстративно даже тогда, когда не занимать четкую политическую позицию было попросту невозможно: в то время как «коммуно-патриоты» «Трудовой России» и примкнувшего к ней «Фронта национального спасения» насмерть бились на улицах Москвы с фашиствующим ельцинским режимом, Жириновский покорно выжидал чья возьмет. Время от времени он появлялся рядом с Анпиловым на трибуне многотысячных митингов «красных», или, что еще чаще, на их обочине — на борту одинокого «ЛДПРовского» грузовичка, под своим собственным портретом, безуспешно пытаясь переманить зевак в ряды собственной, все еще микроскопической и политически малопонятной структуры. 

Дни героического народного восстания 1993 года Жириновский и его партия трусливо пересидели в надежде примкнуть в итоге к лагерю победителя, и в итоге к нему все-таки примкнули. Некабинетный и «живой», Жириновский сослужил хорошую службу ельцинской диктатуре, узаконив последнюю своим участием в «выборах на крови», поддержав «конституцию меньшинства» и фактически протащив политическую амнистию, которая поставила крест на самой возможности расследования обстоятельств антисоветского государственного переворота сентября-октября 1993 года. С тех пор, все последующие годы Жириновский уверенно укреплял «послеоктябрьский» политический режим, пожизненно пребывая в кресле депутата, а потом и вице-спикера Государственной думы постсоветской России. 

Неудивительно, что по мере трансформации режима, менялся и сам Жириновский — один из его непосредственных творцов, который долгое время властями в качестве такового не признавался. Длительное время Жириновский все еще сохранял свою органическую политическую связь с «улицей», но по мере умирания публичной политики и повсеместного упрочнения сил досоветской Реставрации, импульс этот все более угасал, а сам «Вольфович» из системного политического «маргинала» все увереннее превращался в полноправного и респектабельного представителя правящего страной политического класса. Время от времени, он все еще позволял себе некоторую фронду — строго дозированную, а потому, вероятно, разрешенную «свыше», но при этом его образ и стиль становились все более карикатурными и нарочито реакционными. Всем своим видом он напоминал то ли досоветского вельможного чиновника-держиморду, то ли промотавшегося престарелого барича, то ли пожизненного члена многочисленных, но исключительно беспомощных институций старой досоветской России, навсегда запечатлённых художником Репиным на полотне про николаевский Госсовет, а посредством героев Гоголя и Салтыкова-Щедрина — в бессмертной русской литературе. Думается, что упомянутый выше Госсовет был далеко не случайно возвращен к жизни в начале 2000-х, а сам Жириновский стал вскоре его бессменным и пожизненным членом.   

Жириновский то ли впал в кому, то ли намеренно был погружен в медикаментозной сон, заразившись коронавирусом, от которого он вакцинировался, как уверял публику сам, аж восемь раз подряд — чего не сделаешь, чтобы вечно оставаться в тренде! Однако на этот раз природные цинизм и безответственная политическая демагогия «Вольфовича» все-таки подвели. Он уходил в обстановке невиданного общественно-политического маразма и двоемыслия, к воцарению которых он самым непосредственным образом был причастен, но стал в итоге их непосредственной жертвой. Длительное исчезновение из публичного пространства стало порождать самые разнообразные слухи относительно состояния бессменного лидера ЛДПР, вплоть до неоднократных информационных «вбросов» о его смерти, которые, впрочем, всякий раз усиленно опровергались. Его «эпоха» трагически завершалась в медикаментозной коме и в бесконечном, практически космическом одиночестве — ни политической идеологии за тридцать лет председательствования партией, ни реальной организации как союза единомышленников, ни настоящих последователей, а только финансовые интересанты, ни даже «простой человеческой» семьи.   

Виктор Анпилов, неизменный оппонент и визави Жириновского, в ходе их очередной телевизионной дуэли в Останкино однажды усомнился, будут ли последнего вспоминать после смерти — за несколько мгновений до этого сам Жириновский небрежно «хоронил» классиков русской литературы Чехова и Толстого, призванных Анпиловым на свою сторону в пылу полемики. Жириновский был тогда на гребне успеха, а потому улыбался и грозил Анпилову пальцем. Теперь он ушел в небытие, и ему предстоит либо опровергнуть Анпилова посмертно, либо посмертно подтвердить эту его (Анпилова) историческую правоту.

Станислав Рузанов