Усыновлённый революцией

28 декабря исполнилось 95 лет со дня трагического ухода выдающегося русского поэта Сергея Есенина. Выдающегося настолько, что и по сей день вокруг его явно неординарной личности ведутся нескончаемые баталии за право сделать Есенина «своим» — в «свои» Сергея Александровича упорно записывают и доморощенные «национал-патриоты», и не менее упертые «либералы», и просто банальные обыватели от искусства. При этом и те, и другие беспощадно «отменяют» в Есенине главное — его вполне определённую, конкретную гражданскую и политическую позицию («мать моя — родина, я — большевик»), и, естественно, вполне определенную приверженность великого русского поэта идеалам русской большевистской революции и рожденного ею государства, «самым яростным попутчиком» которого по праву объявлял себя Есенин.

Ниже мы публикуем статью Станислава Рузанова, написанную для газеты «Молния» в 2005 году. Данный материал был приурочен к выходу похабного российского телесериала «Есенин» с профессиональным «убийцей образов» С. Безруковым в главной роли (снятым к тому же по сценарию его отца). Статья получилась, конечно же, несравненно шире банальной телерецензии, она посвящена образу и творчеству одного из самых известных и узнаваемых русских поэтов первой половины ХХ века — века великой советской революции, одним из певцов которой бесспорно являлся и остается таковым и по сей день Сергей Александрович Есенин.  

Многосерийный телесериал «Есенин», прошедший с аншлагом на первом канале российского телевидения, возмутил многих. «Белиберда про Есенина», «Поэт бригадиру не по зубам», «Сергей Есенин: убийство на первом канале» — вот лишь малая толика откликов, появившихся со страниц самых разных изданий. В принципе, каждый, у кого осталось хотя бы капля совести и человеческого достоинства, счел своим долгом выразить возмущение очередным телепасквилем. Однако о симптомах его появления не упомянул никто…

Негодяям поэт не нужен

С того момента, когда в конце 1980-х гг. с подачи «прорабов перестройки» вседозволенность на телевидении одержала верх над здравым смыслом, общество привыкло ко всему. Насмешки и анекдоты над героями Октябрьской революции и Гражданской войны сменились злобной клеветой на советскую власть и откровенным подтасовыванием исторических фактов. «Инженеры человеческих душ» включились в этот процесс самым активным образом.

Авторы повестей «Дети Арбата», «Архипелаг Гулаг», «В круге первом», фильмов «Покаяние», «Завтра была война», «Под знаком скорпиона», поднимая на знамена «жертв массовых репрессий», представляли исключительно в гротескном виде подлинных титанов эпохи строительства социализма в СССР. Безжалостно третируя их образы, представляя и вождей, и «рядовых» социалистической реконструкции ограниченными, кровавыми фанатиками, способными с легкостью оправдать вереницу «необоснованных репрессий» «революционной целесообразностью», авторы злобных антисоветских пасквилей не стеснялись вкладывать в уста реальных исторических персонажей выдуманные ими самими фразы: «Нет человека, нет проблемы», «лес рубят — щепки летят», и многие другие…

Вскоре «воинствующая некрофилия» охватила и литературу. Навязывая обществу культ конъюнктуры и приспособленчества, современные инквизиторы от литературы беспардонно кастрировали блестящих советских поэтов и писателей, разделяя их творчество на до- и послереволюционное. Переметнувшиеся на сторону открытого классового противника, сытые баловни Советской власти, получившие в прежние годы от нее все мыслимые и немыслимые блага, они беспощадно мстили русским гениям Сергею Есенину, Владимиру Маяковскому, Максиму Горькому, Алексею Толстому, Демьяну Бедному — и всем «советским». Мстили за то, что они, — каждый по-своему – любили свою отчизну, и даже порою непонятые современниками, продолжали «воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким ″Русь″». А еще за то, что все они были чужды позерства и конъюнктурщицы, без которой, увы, представить сегодняшних «властителей дум» просто невозможно.

В этом смысле сериал «Есенин», созданный по мотивам книги Виталия Безрукова (отца Сергея Безрукова, исполнявшего роль Есенина), занимает особое место в череде последних киноэпопей российского телевидения, в числе которых — «Московская сага», «Дети Арбата», «Штрафбат». Причем это особое место определяется даже не числом исторических «ляпов», так как сериал «Есенин», по точному определению «Независимой газеты» — «антибиографический. Фильм-сказка. Альтернативная история. Фантастика, гротеск, скверный анекдот». Данный сериал является блестящим доказательством торжества воинствующей пошлости, охватившей все наше общество, которому больше не нужен мыслящий индивид. И рассчитан он не на простачка, но на человека, отвыкшего мыслить, воспитанного в духе омерзительных «реалити» и «ток-шоу», культивирующих самые низменные человеческие качества, главное из которых – легкая нажива. А поэтому, отмечают журналисты «Независимой газеты», не случайно, что «по другому каналу пустили сразу после начала ″Есенина″ сериал про ″Бригаду”. Тоже ведь — ″Москва кабацкая”. И бандитская. Страна негодяев… И Безруков, гуляющий с канала на канал, был ограничен и там и там».

Обществу негодяев, в котором, «если хочешь душу выржать, то сочтут: или глуп, иль пьян», русский поэт Сергей Есенин не нужен. Также как не нужно ему и есенинское обостренное «чувство родины», позволяющее заключить в объятия и «Стеньку» Разина, и Пугачева, — кстати, качественно иного, нежели у Пушкина, – и легендарного Нестора Махно, героя «Страны негодяев», представшего в есенинской поэме под именем загадочного Номаха. Все должно быть упрощено до крайности, в том числе и поэт, с его страданиями, тоскою по «Руси бесприютной», по «отговорившей» золотой роще, и уносящемуся в даль журавлиному клину. Думается даже, что история изящного златокудрого парня из Рязани — поэта «с небольшой, но ухватистой силою», вообще не заинтересовала бы сегодня никого, если бы не преподнесенное создателями кинокартины зрелище нравственной деградации личности Есенина и «расследование» его «убийства» — банальной «мокрухи», представленной в «лучших» традициях «Бандитского Петербурга» или пресловутой «Бригады». Тут уж действительно — не до березок…

Кому апология?

В 1927 году, через два года после гибели Есенина, в брошюре «Злые заметки» Н. Бухарин вопрошал: «Есенин талантлив? Конечно, да… Есенинский стих звучит нередко, как серебряный ручей. И все-таки в целом есенинщина это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами… Причудливая смесь из ″кобелей”, икон… религии и хулиганства… ″любви” к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на ″широкий размах” (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до “принципиальной” высоты… — вот что такое есенинщина… Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого “национального характера”: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни».

Читая сегодня эти строки, удивляешься: неужели их мог написать человек, изо всех сил стремившийся выдать себя за «теоретика» большевистской партии? Однако именно после этих бухаринских строк всякого рода недобитки неизменно зачисляли Есенина в список «репрессированных» Советской властью поэтов, наряду с Н. Гумилевым, А. Ахматовой, писателем М. Зощенко. Косвенно, «злые заметки» Бухарина бросали тень сомнения не только на подлинные мотивы жизни, но и на истинные причины безвременной смерти Есенина.

Вместе с тем, отношение Советской власти к великому русскому поэту было более чем терпимое. Не просто терпимое. Доподлинно известно, что существовало негласное распоряжение для всех милицейских участков Москвы в случае скандала задерживать поэта лишь «для вида», не давая делу дальнейшего хода. И это исторический факт. Более того, при жизни поэта государственное издательство приняло решение издать полное собрание его сочинений. Благоволил поэту и Л.Д. Троцкий, которым Есенин был по-мальчишески очарован.

Но, похоже, для создателей сериала «Есенин» настольными стали именно «Злые заметки». По крайней мере, Безруков играет по-бухарински: «размах широкий» — да дальше ординарной пошлости дело не идет.

В сериале Безруковых Есенин за рамки «узких четырех стен» кабака просто не выходит. Уличный повеса. Хулиган. В окружении таких же омерзительных личностей. «По сериалу — ему и впрямь только в петлю. И гораздо раньше надо бы». («Независимая газета»). Но, позвольте, за рамками фильма о великом поэте, как это ни странно, остался сам Поэт. Как и когда при «такой жизни», Есенин вообще умудрялся, успевал писать стихи. И стихи великолепные. Стихи, которые и впрямь звучат как серебряный ручей? А на этот вопрос создатели фильма ответить просто не могли, потому что такое понятие как историография у них, судя по всему, отсутствует напрочь.

Вместо того чтобы повторять досужие домыслы о поэте, перечитали бы лучше воспоминания современников, и тогда не пришло бы и в голову выдумывать историю про то, как, будучи в Азербайджане, Есенин за одну ночь с ходу пишет стихотворение «Баллада о двадцати шести», да еще просит «по рублю за каждую строчку». Достаточно было перечесть воспоминания художника В.П. Комарденкова, чтобы понять в какой обстановке создавалась «Баллада» и кому она была посвящена. Во время работы над памятником бакинским комиссарам, вспоминает Комарденков, «Есенин изучал документы, относящиеся к зверскому расстрелу английским интервентами Бакинских комиссаров, подолгу держал в руках фотографии, а когда приезжали товарищи из Баку, принимал участие в обсуждении проекта…» Подружившись с автором проекта памятника скульптором Георгием Якуловым, поэт «приходил к нему в мастерскую запросто, иногда оставался ночевать». Ему Есенин и посвятил свою потрясающую революционную «Балладу».

Художник Юрий Анненков, эмигрировавший незадолго до смерти Есенина из Советской России и опубликовавший за рубежом книгу «Дневники моих встреч. Цикл трагедий», вспоминал: «Распространенное мнение о том, будто Есенин был поэтом, произведения которого слагались сами собой, без труда, без кройки, совершенно неверно. Я видел его черновики, зачеркнутые, перечеркнутые, полные помарок и поправок, и если строй его поэзии производит впечатление стихийности, то это лишь секрет его дара и его техники, о которой он очень заботился».

Однако авторам сериала важно было показать трагедию «свободолюбивого поэта», попавшего после революции в тиски системы. Потому безруковский Есенин и восклицает после посещения Сергея Мироновича Кирова: «Никогда не писал на заказ, а для вас вот — написал! Получается, чтобы жить при коммунизме, сперва надо хорошо прогнуться!» Знали бы авторы сериала, уподобившиеся кухаркам грязной кухни, что про коммунистическое устройство общества Есенин знал не понаслышке. Голодной зимой 1918 года по инициативе Есенина в Москве была организована писательская коммуна, чтобы сообща переносить тяготы суровой московской зимы.

Путь в ″Инонию”

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист…

Скажем честно: Безрукову не удалось постичь Есенина. Не удалось его постичь и тем, кто уже по «горячим следам» нашумевшего телесериала старались разгадать феномен поэта, чье «степное пенье», под стать пушкинскому, «сумело бронзой прогреметь».

Совершенно очевидно, что «похабник и скандалист» был только поверхностной, внешней стороной Есенина. В этом смысле Есенин очень близок к В.В. Маяковскому, который на ранних этапах своего творчества тоже не был чужд скандального жеста и являлся организатором движения русских футуристов, публичные выступления которых редко когда не заканчивались скандалом. Как совершенно правильно отмечали современники, рубаха, вышитая крестиком, а позже — участие в литературной группе имажинистов, принципы которых были не свойственны Есенину, нужны были поэту не меньше, чем желтая кофта молодому Владимиру Маяковскому.

Кстати, и Есенин, и Маяковский были чрезвычайно близки по духу, как бы ни старались их развести по разные стороны «литературных баррикад» создатели сериала «Есенин». Ведь их внешний эпатаж на публике: желтая кофта, бритый череп и порой наигранные цинизм и грубость – у Маяковского, декоративная «косоворотка балалаечника» и публичные скандальные выступления с битьем бутылок – у Есенина, являлись ярко выраженной пощечиной всему мелкобуржуазному вкусу той салонной поэтической жизни, которая была глубоко чужда обоим гениям русской литературы.

Как отмечает в своих воспоминаниях художник Юрий Анненков, очень скоро «декоративная косоворотка балалаечника уступила место (как, в свое время у Горького) городскому пиджаку», а «″девическая краса” его лица быстро побледнела. Цвет кожи стал желтовато-серым, под глазами натекли легкие припухлости». Ну, скажите, что общего имеет Сережа Есенин с актером Безруковым, который нисколько не понял этой, не столько внешней, сколько внутренней метаморфозы поэта, запечатленной Ю. Анненковым? О которой и сам Есенин писал:

Ах! какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в бога верил.

Горько мне, что не верю теперь.

… Пусть не сладились, пусть не сбылись

Эти помыслы розовых дней.

Но коль черти в душе гнездились —

Значит, ангелы жили в ней.

Но если для Безрукова — это только строки, которые можно горланить со сцены, то для Есенина это целая философия, не познав которую, не возможно будет понять ни того «горения», ни льющуюся «с кленов листьев медь», ни трагического вечера 27 декабря 1925 года в гостинице «Англетер».

«Интуиция подсказывала Есенину, — пишет в статье ″Есенин тщетно пытался поверить в ложь” В. Тростников (газета ″Аргументы и Факты”, № 46, 2005 г.), — что так любезная ему страна ″с названьем кратким ″Русь”, потеряв Христа, не удержится на одних глухарях, иволгах, опавших тополях и напоминающих чужих жен березках, что она должна стоять на чем-то более прочном. На чем? Поэтическое прозрение нашло точный ответ: на твердой государственности. Как бы ни рядились большевики в левацкие демократические одежды, все равно они кончат империей. И над гениальной ″Песнью о великом походе”, воспевающей революцию, витает образ не Ленина или Троцкого, а Петра Великого, первого императора, а на самом деле — будущего Сталина...».

К счастью, Сергей Александрович никогда не был дисседентствующим поэтом, а уж тем более — духовной предтечей всяких там Евтушенко, Вознесенских и всех им подобных мастеров скрывать свои собственные мысли и подстраиваться под официоз. Есенин был чужд этого. А потому в его поэмах «Пугачев» и «Песнь о великом походе», являющихся выдающимся откликом поэта на грандиозные события Октябрьской революции, мы не увидим и намека на «бессмысленный и беспощадный» русский бунт. Не увидим в них мы и апологии «твердой государственности» или даже империи. Напротив, Емельян Пугачев, герой поэмы Есенина, говорит своим ближайшим сподвижникам: «Кто же скажет, что это свирепствуют/ Бродяги и отщепенцы? / Это буйствуют россияне!..» Кстати, и сподвижников Пугачева поэт считал «людьми крупными, яркими фигурами», что, по его словам, «у Пушкина как-то пропало».

В поэме «Песнь о великом походе» вообще нет и намека на возрождение государственности, да еще и по петровскому образцу. Напротив, описывая поход белогвардейских полчищ Юденича на Петроград (их целью было покорить вольный град Октябрьской революции), Есенин поэтически обосновывает историческое право русского трудового люда быть хозяином Петрограда. Так, истовому тирану Петру, выстроившему город на костях «средь туманов» и «степных болот», на пороге скорой смерти слышатся суровые голоса «сгибшего трудового народа». Они грозят умирающему царю:

Поблажал ты знать

Со министрами.

На крови для них

Город выстроил.

Но пускай за то

Знает каждый дом —

Мы придем еще,

Мы придем, придем!

Этот город наш,

Потому и тут

Только может жить

Лишь рабочий люд.

Нет, революцию Есенин принял. Более того, «не будь революции, — признавался он в последствии, — я, может быть, так бы и засох на никому не нужной религиозной символике, развернулся талантом не в ту сторону». Вот только понял Революцию поэт по-своему. Очень глубоко и очень символически.

Еще до Есенина, в своей гениальной поэме «Двенадцать» поэт-символист Александр Блок мучился вопросом: как может сочетаться революция, в самом пришествии которой он разглядел Спасителя, с теми ужасами и разрушениями, которые последовали за нею с началом Гражданской войны? Ведь не случайно, что под знаменем Русской революции — «и за вьюгой не видим, и от пули не вредим» — во главе отряда революционных красногвардейцев в поэме Блока шел Иисус Христос, знаменовавший рождение нового мира и нового человека. Однако вскоре, А.А. Блок засомневался, не понял диалектичности революции, и так и не смог ответить, почему под красным флагом он увидел именно Христа — его образ представляется в поэме чрезвычайно материалистическим, нерелигиозным. Кстати, в последующем современники упрекали Блока в этой самой «фатальной ошибке», и, не желая принимать его символику, сетовали, что «впереди с кровавым флагом» шли и идут не блоковский Христос, а «материалистические» Ленин, Троцкий, Сталин… Причем этой же «ошибкой» многие и теперь «объясняют» преждевременную смерть поэта.

В отличие от Блока, Есенин не только не засомневался, но и, напротив, по его же собственным словам, стал «самым яростным попутчиком» Страны Советов. Революция для Есенина — это прямой путь в Инонию — «иную страну», как говорит сам поэт. «Золотые шапки гор» этой страны он, пророк Есенин Сергей, успел разглядеть в зарницах Октябрьской революции. И есенинский Пугачев, и Номах из «Страны негодяев» и даже Ленин из «Гуляй-поля» и «Анны Снегиной» — это жители могучей страны духа, в которую зовет Есенин, отринув не только «тело Христово» (как символ юношеских религиозных представлений поэта), но даже «дыхание» легендарного Китежа, как «неосуществимого сна о свободе»:

Обещаю вам град Инонию,

Где живет божество живых!

Мысль о «граде Инония» проходит у поэта красной нитью через все его послеоктябрьское творчество. Именно ради осуществления этой мечты в своем исповедальном стихотворении «Письмо к женщине», написанном за год до смерти, Есенин признается:

За знамя вольности

И светлого труда

Готов идти хоть до Ламанша…

Хотя, впрочем, в последние годы жизни поэта, эти строки все чаще заглушаются темой тоски, объясняемой во многом богемным окружением. Отсюда — тема «Руси бесприютной» и несбывшихся или неосуществленных надежд. На смену образу Инонии является «страна самых отвратительных громил и шарлатанов», напророченная странным гостем поэта — героем поэмы «Черный человек». В ночь с 27 на 28 декабря 1925 г. наступает развязка. «Он обернул вокруг своей шеи… веревку… — напишет впоследствии Ходасевич – выбил из-под ног табуретку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь».

«Незащищенное человеческое дитя»

Причину трагедии, произошедшей в ночь с 27 на 28 декабря в номере ленинградской гостиницы «Англетер» (переименованной к тому времени в «Интернационал»), пытались объяснить многие. Заметим попутно, что практически все современники Есенина, за редким исключением, отметали версию о насильственной смерти поэта. Мало доказуема и версия, предложенная авторами нашумевшего телесериала. Что же стало подлинной причиной смерти поэта?

В уже упоминавшейся статье В. Тростникова в «Аргументах и Фактах», высказывается мысль, что «пресловутая непутевость» Есенина «в действительности была путем, подсказанным ему философией нового мира, который пытались построить революционеры». «Эта философия, — продолжает автор статьи, — утверждала, что заповеди Христа устарели, что не существует ничего, кроме материи, что человек — не раб Божий, а хозяин Вселенной… А если довести материализм до логического конца, он неизбежно превращается в цинизм. И гениально чуткий к идеям эпохи Есенин решил идти этим… циничным путем до тех пор, пока хватит сил, и посмотреть, куда он приведет. Сил хватило ненадолго, и путь привел к деградации личности, к пьянству и смерти». Что тут скажешь автору статьи? Если материализм, доведенный до логического конца, «превращается в цинизм», то В. Тростников – бесспорно один из наиболее выдающихся материалистов нашего времени, после дирекции Первого канала, конечно.

Точнее и правильнее всех о причинах трагедии Сергея Есенина сказал не кто иной, как Л.Д. Троцкий, личность которого не менее противоречива, чем сама породившая и его, и Есенина эпоха. Не обеляя Льва Давидовича, но, памятуя о его значительном вкладе в организацию Октябрьской революции и создание Красной Армии, отметим, что ему блестяще удалось разгадать причину гибели поэта.

В своей знаменитой статье памяти С.А. Есенина, опубликованной 19 января 1926 г. в «Правде», Л.Д. Троцкий писал: «Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, — не хлопнув дверью, а тихо призакрыв ее рукою, на которой сочилась кровь…». «Наше время — продолжает Троцкий — суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, — своего отечества во времени. Есенин не был революционером. Автор ”Пугачева” и ”Баллады о двадцати шести” был интимнейшим лириком. Эпоха же наша — не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин.

Корни у Есенина глубоко народные… Но в этой крепости крестьянской подоплеки причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом корень не принялся… Есенин интимен, нежен, лиричен, — революция публична, эпична, катастрофична. Оттого-то и короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой…

Творческая пружина Есенина, разворачиваясь, натолкнулась на грани эпохи и — сломалась…Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное участие. Такое время придет. За нынешней эпохой, в утробе которой скрывается еще много беспощадных и спасительных боев человека с человеком, придут иные времена, — те самые, которые нынешней борьбой подготавливаются. Личность человеческая расцветет тогда настоящим цветом. А вместе с нею и лирика. Революция впервые отвоюет для каждого человека право не только на хлеб, но и на лирику. Кому писал Есенин кровью в свой последний раз? Может быть, он перекликнулся с тем другом, который еще не родился, с человеком грядущей эпохи, которого одни готовят боями, а Есенин – песнями. Поэт погиб потому, что был несроден революции. Но во имя будущего она навсегда усыновит его…»

Пройдут годы. «Алчная Лета» поглотит многих. Мутные воды современного искусства вновь сменятся серебряными ручьями русской поэзии. И будет общество, где не останется места «господину доллару» и денежной мошне. И там нас будут ждать — и уже ждут — не хвастливые «мастера культуры», кичащиеся своей избранностью и исключительностью, но подлинные могучие гении, дошедшие, кто — «через головы поэтов и правительств», а кто — через «степное пенье» про извечную Русь, с ее иволгами, березами, и с ее непременной белоснежной порошей.

Впервые опубликовано в газете «Молния» в декабре 2005 г.

На фото — Сергей Есенин выступает на открытии памятника поэту А.В. Кольцову у Китай-городской стены. Москва, 8 сентября 1925 года.

Станислав Рузанов