Поднимавший живых

80 лет пламенному народному трибуну, коммунисту Виктору Анпилову

На всем протяжении человеческой истории господствующие классы всегда стремились вытравить из сознания потомков память о подвижниках и мучениках истории — предводителях и вожаках народных движений, войн, революций. Режим антисоветский Реставрации в России не исключение. Затемнить (ибо исключить совершенно уже не получится) роль Анпилова, маргинализировать его образ (этот процесс не прекращался все годы активной политической борьбы «анпиловских масс» с господством новорусского капитализма в России) — в этом состояла и состоит главная задача правящего Россией политического класса. Фигура Анпилова как никакого другого руководителя или лидера постсоветского коммунистического движения неприемлема и неудобна властям в силу нескольких принципиальных моментов.

Правящему классу, получившему неограниченную над Россией власть путем предательства и обмана в перестройку и откровенного насилия над массами в 1993 г., жизненно необходима легенда, что свое нынешнее положение он заполучил мирным путем. Что его приход был закономерным, обусловленным нежизнеспособностью советского проекта и неизбежностью возвращения «священной частной собственности» как первопричины власти избранных — наиболее успешных, наиболее талантливых, богоподобных. Порукой тому активно поддерживаемый миф, что никакого противодействия разрушению социалистической системы в России со стороны общества не последовало. А все возмущавшиеся — были небольшой кучкой неудачников, не вписавшихся в «благословенный рынок», альтернативы которому нет. Массовые выступления, организованные Виктором Анпиловым в самый разгар контрреволюционного реванша и в самом его сердце, в Москве, напрочь опровергают подобные утверждения.

Силами своего темперамента, искренности, прирождённых и приобретенных в советском социуме качеств, Анпилов разбудил протестную Москву, поднял её на восстание против новых преступных порядков. Противопоставил тогдашнему сборищу жуликов и воров — ельцинистской «Демократической России» — массовую, бескомпромиссную, непримиримо-красную «Трудовую Россию». Это движение словно водоворот образовывалось и вовлекало в себя все искренне, все честное, все живое, что было тогда в измученной и изуродованной реформаторами стране. Организующим и идейным нервом этого движения был Анпилов. 

Сопричастность к анпиловской «Трудовой России» была в политике 1990-х самым верным индикатором, определявшим меру подлинной, а не мнимой «коммунистичности» каждого отдельного несогласного с ельцинским режимом. Способности не только размышлять, но и ногами отстаивать правоту своего правого дела. Каждому из тех, кто оказался в этот исторический период в «Трудовой России» (в независимости от степени вовлеченности и от продолжительности пребывания), Анпилов дал возможность почувствовать свою сопричастность к этому великому восстанию масс — самой реальной и честной политике, которую когда-либо вырабатывала история. И напротив, всякий сторонившийся этого анпиловского движения, боявшийся замараться некомплементарной и практически всегда нелицеприятной уличной политикой, — тот, кто «руки сложа наблюдал свысока, и в борьбу не вступил с подлецом, с палачом», — тот категорически не может себя причислять к разряду сопротивлявшихся. Хотя именно эти — пересидевшие и переждавшие, с медалями столыпиных и «героев капиталистического труда» на лацкане дорогого думского пиджака — сегодня задним числом как раз и приписывают себе все то, что не они выволакивали на своем горбу в настоящее: и красное знамя, и коммунистические идеи, и честное имя Сталина, и многое что еще.

Напомним, что беснующимся бандам ельцинистов (среди которых были, конечно, и заблудившиеся, и сумасшедшие), было куда легче, нежели Анпилову и его «Трудовой России». Им легко было собираться на улицах и площадях Москвы в условиях, когда поражённый горбачевщиной Кремль сам подыгрывал их «демократическим» главарям, многие из которых были к тому же тайными осведомителями или даже сотрудниками разложившегося КГБ. То есть дубинками и ОМОНом им никто всерьёз не угрожал, в то время как «Трудовую Россию» раскалывало, разгоняло и било все более вооружавшееся до зубов «демократическое» государство победившего паразитического меньшинства.

Конечно, были те, кто не выдерживали и покидали баррикады, т. к. надеялись на эффект быстрой победы. Были те, кто пали в этой борьбе от рук разнузданной ельцинской полицейщины — память о них мы всегда будем чтить. Но не менее свято мы всегда будем помнить тех, кто несмотря на спад движения и в условиях укрепления позиций реставраторского режима, не покинули свои позиции. Так и остались, как и учил их Анпилов, стоять со стягом, под которым встали, до конца сечи. Это легендарное изречение, приписываемое князю Дмитрию Донскому, Виктор Иванович особенно любил, и чем более отодвигалась перспектива красного «Куликова поля», тем чаще его вспоминал.    

Однако и без скорого Куликова поля было очевидно, что в настоящем и так было сделано главное: силами рядовых коммунистов «Трудовой России» и РКРП фашистский план декоммунизации и деленинизации России был сорван в самый драматический этап новейшей истории страны. Благодаря этому Россия по-прежнему остаётся «государством имени Владимира Ильича Ленина», как бы на этот счёт не злобствовали заплесневевшие идеологические мумии — сторонники откровенно правого переворота, объединившие ныне всех крайних: и радикальных либеральных западников, и не менее радикальных националистов и религиозных фундаменталистов всех мастей. Им, в отличие от Украины, по-прежнему очень трудно взять в обществе верх именно потому, что ведомые Анпиловым москвичи силами своих «живых цепочек», «походов» и «осад» предотвратили наступление «конца истории».  

Кстати, весьма уместно в этой связи будет напомнить о разного рода «умниках» — любителях, как выражался на этот счёт сам Виктор Иванович, «поискать у Анпилова блох»: поставить в вину самому Анпилову то, что созданное им массовое движение в конечном итоге «выдохлось». 

Эти выдающиеся диванные теоретики с никогда не существовавшими войсками и армиями (а сегодня им на смену пришли полководцы миллионных «армий» из ютубов и телеграммов) никогда не понимали и поймут диалектики борьбы вообще и политической борьбы 1990-х в частности. Потому как сами они — безобидные исторические реконструкторы, у которых на все случаи жизни имеются навсегда подготовленные классиками формулы и формы. Поэтому опасности он не представляют. В отличие от Анпилова, которого потому и замалчивают сегодня, что за ним в конкретно-исторический момент реальная социальная база как раз стояла. Причём сам её приход в активную массовую политику начиная с легендарной демонстрации 7 ноября 1991 г. (проведена на Красной площади вопреки запрету властей явочным порядком) напрочь разбивает ещё один фундаментальный либеральный миф про отсутствие в Советском Союзе полноценного гражданского общества. 

Все последующие «боевые анпиловские времена» (меткое определение покойного ныне профессора-марксиста МГУ Бориса Хорева) доказали обратное: что полноценное гражданское общество — не в запутанной и лукавой трактовке современной буржуазной политологии, но в прямом смысле самих этих слов — как осознанная совокупность советских людей в СССР было сформировано наверняка. Именно эти люди, остро почувствовав надвигающуюся катастрофу и прекрасно отдавая себе отчет, что без советского строя не будет и единой многонациональной страны (несмотря на все попытки нынешних «государственников» убедить нас в обратном), попытались всеми силами этой катастрофе противодействовать. И поднимал их на это противодействие именно Анпилов. Который именно за это стал объектом неслыханной травли и невиданного остракизма со стороны новоявленных либерально-демократических «элит» и обслуживавших их СМИ. Но ничто не могло продолжаться вечно, и уход советского социума из активной политики, явно обозначившийся к концу 1990-х, ознаменовал спад протестного потенциала сопротивления и его окончательное поражение уже в первые годы нулевых. Однако Виктор Анпилов своих сторонников не бросал, и каждую новую ситуацию стремился использовать для реализации в России советского ренессанса.

Безусловно на этом своем пути Анпилов не был застрахован от просчетов и от ошибок — и объективного, и субъективного характера. Нередко его латиноамериканский темперамент зашкаливал, нанося ненужными эмоциями урон рациональному политическому расчету, и тогда удивительное политическое чутье, которым Виктор Иванович славился всегда, его подводило. Будучи «одним из последних романтиков рабочего класса» и «передовой роли трудящихся» (на самом деле далеко не последним — если все мы, кто помнит и чтит Анпилова, кто продолжает по мере возможностей начатое им — живы), Виктор Иванович нередко увлекался формой больше, нежели ее непосредственным политическим наполнением. А нередко Виктор Иванович будто бы вживался в тот образ, который создавали вокруг его имени демо-фашистские ельцинистские СМИ. Но никакие ошибки или человеческие слабости никогда не перевесят в Анпилове главное — пламенного советского патриота, коммуниста-интернационалиста, страстного предводителя угнетенных и обездоленных.   

Уроженец села Константиново Сергей Александрович Есенин был одним из самых близких для Виктора Анпилова, уроженца Белой глины, русских поэтов. Своему Пугачеву — исполинскому герою русского народного сопротивления тирании крепостничества и абсолютизма — Сергей Есенин ставил в заслугу главное: что в «свирепости» крестьянской войны Пугачев разглядел не «отщепенцев» или «бродяг», но праведное буйство россиян. Пробуждение гражданственности ставил в заслугу Пугачеву Сергей Есенин. В самые трудные и, казалось бы, беспросветные годы антисоветской контрреволюции в России, Виктор Анпилов делал тоже самое. Он поднимал живых, пробуждая или поддерживая в них высокое чувство сопричастности к советской гражданственности и красному флагу. Вместе с ними он двигал неповоротливое колесо истории вперед. Продолжал историю, чтобы рано или поздно возвратить родину Ленина, Советов и Великого Октября на свою столбовую дорогу — к коммунизму. 

Артём Корчагин